Геннадий Иозефавичус: «В светском обществе России нет продукта мирового класса»

Беседа о стиле жизни и нравах высшего общества из светской болтовни превращается в высшей степени увлекательный экскурс к истокам зарождения понятия «lifestyle», если собеседником выступает Геннадий Иозефавичус. Главный редактор FashionTime Надежда Сырых встретилась с одним из лучших российских журналистов, кинопромоутером и путешественником, имеющим репутацию настоящего гедониста.


– Вы известны в первую очередь как бытописатель жизни светского общества, а это предполагает хорошее знание материала. Как вы попали в этот круг?
– Нынешнее так называемое светское общество появлялось вместе со мной. Я давно занимаюсь кинопрокатом, промоушеном, журналистикой. В советские времена я был президентом киноклуба Московского университета. Не то чтобы я был диким киноманом, но мне было интересно организовывать это. В 1991 году я поехал на первый в своей жизни Каннский фестиваль и еще в самолете познакомился с одним из руководителей Московского кинофестиваля – Владимиром Алексеевичем Ивановым, который живет теперь в Канаде. Он пригласил меня на работу. А в 1993 году появилась компания «Гемини Фильм» – первая большая прокатная компания, пришедшая с западными деньгами на российский рынок. На этапе ее создания меня пригласили руководить рекламой и промоушеном - напрямую с Warner Bros., Columbia Pictures. Так  я стал профессионально заниматься кино. Эта работа дала мне много опыта, контактов, людей. Первый фильм «JFK: выстрелы в Далласе» вышел в прокат в 1994 году, на премьеру приезжал Оливер Стоун.

– В одной известной телепередаче вы сказали, что занимались строительством проката в России.
– Я занимался тем, что при мне официально появились голливудские картины в России. Я был первым, кто занимался их рекламой, раскруткой, делал для них паблисити, визиты звезд.

– Насколько это был цивилизованный опыт – промоушен в России в те времена?
– Это был в высшей степени цивилизованный опыт, хотя опыта как такового у меня не было – он появлялся вместе со мной. Оливер Стоун приехал и уехал, а фильмы выходили каждые две недели – соответственно, надо было что-то постоянно придумывать. Никто мне не подсказывал, но я привлекал на премьеры спонсоров, тогда только появившиеся издательские дома и бренды – L`Oreal, например, алкогольных спонсоров... Мы стали делать первые селебрити-премьеры в стране. В Москве было всего две площадки с Dolby-звуком и нормальной проекцией; сегодня молодых людей это удивляет, но тогда показывать кино было негде.

– Получается, что традиционный сегодня формат «премьера как ивент» – ваше изобретение?
– Не то чтобы изобретение, просто я впервые в России стал это делать. К тому времени я уже четыре года ездил на Каннский кинофестиваль, был несколько раз на Берлинском кинофестивале, а я хорошо умею учиться и знаю, как организовать дело так, чтобы людям понравилось. Нехитрая же история: много бесплатной выпивки, хорошее кино и веселая музыка. Естественно, мы вынуждены были каждый раз что-то придумывать. Например, на премьеру фильма «Дракула» Френсиса Форда Копполы мы привели живого волка, у нас по залу «Славянской» ходил бедный, несчастный, прижавший уши волк.

Кстати, первые магазины появились не в Третьяковском проезде, не в ЦУМе, а именно в "Рэдиссон Славянская" (Radisson Slavyanskaya). Первый Trussardi в России появился здесь – и тут же в титрах программы «Намедни», которая тогда только начиналась, в кадре появился Леонид Парфенов в костюме Trussardi, а в титрах – благодарность Trussardi в «Славянской». Там же появились, например, первые магазины компании Mercury, из чего потом выросла целая империя. Эта галерея магазинов называлась St George Street в честь святого Георгия, покровителя Москвы. Заместителем руководителя комплекса, куда входили бутики и кинотеатр «Америком», была Таня Сахокия, которая сейчас, кстати, руководит премией Кандинского. Или, например, Олег Кондрашов, который тогда владел магазинами «Цезарь» в гостинице на St George Street, сейчас мэр Нижнего Новгорода. А Умар Джабраилов, который руководил магазинами «Донато», побывал после этого сенатором. Никто из этой жизни никуда не пропадает.

«Гемини Фильм» продолжали меня привлекать на сложные проекты и после моего ухода. Так было, например, с «Титаником», когда приезжал Джеймс Кэмерон – мы организовывали премьеру в Калининграде, где базируются суда с глубоководными аппаратами «Мир-1» и «Мир-2». Профессор Сагалевич, который помогал Кэмерону снимать «Титаник» и другие его «подводные» фильмы, обещал экипажу «Келдыша», что первый показ в России пройдет именно в Калининграде. Для показа из Лондона привезли экран, систему Dolby-stereo, чуть ли не сиденья меняли.  Потом, соответственно, мы делали эту премьеру в Москве, а Джеймс Кэмерон, который в феврале был в Москве, в марте получил 12 «Оскаров». Перед кризисом 1998 года показ «Титаника» был абсолютным пиком – фильм заработал $6 млн, тогда как ближайший его преследователь в российском прокате – $900 тысяч.

Тогда же Никита Сергеевич Михалков пригласил меня делать премьеру «Сибирского цирюльника». Это была королевская премьера и пик моей кинематографической активности, потому что, скажем нескромно, чего-то более серьезного в формате премьеры в России пока никто не смог сделать, в том числе и с другими фильмами Михалкова. Случилось это в кризис 1998 года, практически без денег, но с невероятным энтузиазмом и с действительно большими спонсорскими средствами, которые нашел Никита Сергеевич. Я, в свою очередь, приложил усилия – и, например, компания Hermes сделала занавес, 2 полотнища по 81 квадратному метру каждый, и 100 шелковых каре «Сибирский цирюльник», которые являются огромной редкостью. В зал бывшего Кремлевского дворца съездов на пять с половиной тысяч мест, в котором последний сеанс до этого проводился в 1978 году, мы поставили киноаппаратуру. Представляете, какой мощности она должна была быть? В «Рэдиссон Славянской» всю ночь был банкет человек на 600 – тогда премьеру посетили все VIPы страны за исключением Бориса Николаевича, который не очень хорошо себя чувствовал. Люди дрались за билеты. Это была выдающаяся история, большая, интересная работа, после которой Никита Сергеевич, будучи председателем Союза кинематографистов, стал президентом Московского Международного кинофестиваля.

На ММКФ уже в новом его виде я тоже достаточно долго – лет 10 писал сценарии церемоний открытия и закрытия, участвовал в продюсировании этих мероприятий, делал молодежный форум, клуб Московского кинофестиваля. В церемонии «Золотого орла» был автором сценария, потом стал еще и диктором. Это были довольно многочисленные, разнообразные моменты жизни, связанные и с кино, и, естественно, с большим количеством вещей вокруг. Например, для «Сибирского цирюльника» нужен был серьезный партнер – тогда Рустам Тарико запускал водочный бренд «Русский стандарт», и мы сделали такую синергию этих двух брендов – «Сибирского цирюльника» и «Русского стандарта». 1 января 1999 года на канале НТВ в 19.00 вышла телевизионная программа под названием «Русский стандарт: Новый год с Никитой Михалковым». Это был официальный старт продаж в России «Русского стандарта», который сейчас, наверно, самый популярный за границей русский бренд.

В это же время мы с моими друзьями Константином Эрнстом, Александром Роднянским и четвертым партнером сделали журнал «Матадор», просуществовавший пару лет. Мои друзья, мои знакомые и знакомые Эрнста, Роднянского – это все один котел. Это те люди, которые что-то и тогда значили в разных областях жизни в стране, и продолжают значить сейчас.

– В нашей стране издательский бизнес формировался в постперестроечное время – цветная Burda буквально потрясла общественное сознание. Далее тренды задавали «Ом» и «Птюч», настоящим культурным шоком стало появление Cosmopolitan. Какие глянцевые журналы сегодня, когда издательский бизнес в России вполне развит, вы бы назвали наиболее влиятельными, авторитетными?
– Я сейчас пишу в основном для журналов Conde Nast – Tatler, Vogue, вскоре выйдет Conde Nast Traveller. Мне изнутри кажется, что Vogue был и остается самым влиятельным журналом. Один уход Алены Долецкой вызвал такое шевеление масс и столько прессы, что очевидно: Vogue продолжает быть чем-то знаковым, что интересует публику  – как и фигура Алены, самого выдающегося персонажа из главных редакторов. Но я не могу сказать, что журналы Conde Nast наиболее влиятельны – я не вижу эту жизнь со стороны.

– Вы не читаете глянцевые журналы?
– Нет, хватит и того, что я пишу для них. Я не думаю, что можно говорить о серьезном влиянии глянцевой прессы на умы.

– А что формирует массовое сознание?
– Телевидение и Интернет.

– Это если брать какие-то общественные, социальные тренды. А если говорить о модных трендах, о том, что носить, куда ходить, что модно – это, наверное, все-таки пока глянец.
– Конечно же, некоторый образ мышления формируют журналы, потому что в России вкус не самостоятелен, и людей, которые были бы не похожи на журнальную страницу, не одевались так, как им указано в журнале, не повторяли готовый look, достаточно мало.

– Как вам удается быть вхожим в светскую тусовку, но при этом сохранять отстраненность, которая необходима для объективного или даже критического обзора? Говорят, Шахри Амирханова не смогла руководить «Татлером» именно потому, что журнал терял остроту из-за ее близкой дружбы с большинством фигурантов.
– У меня есть несколько дорогих мне людей, родных или полуродных, с которыми я специально уж точно не буду портить отношения, а вот неспециально иногда получается.

Была в Tatler моя статья про «девушку с грустными глазами» – тогда Ксения Собчак бросилась писать мне открытое письмо в ответ. Но, во-первых, мне эта история была важна как притча, и абсолютно неважно было, брала ли Оксана Лаврентьева в управление бренд Alenaakhmadullina только для того, чтобы войти в общество, или не брала. Но если меня спросить, нравится мне или не нравится то, что делает Алена, – это другой вопрос. Нравится или не нравится она мне как человек – это третий вопрос. Мне нравится то, что она что-то делает. Она не назначила себя модным фотографом, дизайнером интерьеров, главой благотворительного фонда или послом при чем-то.

– Ксения Собчак ответила эмоционально, так как была в той истории человеком заинтересованным – они же как-то раздружились, произошел некий раскол в тусовке, а потому ее статья многими воспринялась как нечто личное.
– В этом-то и дело. А лично мне все равно, дружат они или не дружат. Мне эта история была важна как пример, позволяющий раскрыть тему женской дружбы.

– Учитывая то, что у нас нет потомственной аристократии, как в Англии, от русского Tatler ждали максимального ухода от дифирамбов светским львицам в сторону ироничных обзоров и инсайдерской информации. Насколько в этом смысле он получился? Есть мнение, что кроме  ваших колонок с Собчак все остальное – чистая политкорректность.
– Нас там для этого как цепных псов, наверное, и держат. С другой стороны, Tatler – не журнал OK, чтобы писать о сиськах Волочковой. Журнал появился в какой-то момент формирования светского общества, став институцией, которая состояние этого общества закрепляет. Tatler делает свою работу достаточно аккуратно.

– Иерархия нашего светского общества при всей его условности все-таки существует. Можете ли вы ее обозначить? И насколько этот мир закрыт?
– У нас нет их сиятельств, их высочеств, контесс и баронов, кроме баронесс фон Гечмен-Вальдек и фон Калманович. Есть буквально несколько человек – например, Ксения Собчак, которые «по наследству», фактом существования своих знаменитых родителей вошли в это общество. Другое дело, что Собчак много и тяжело работала и продолжает работать, и девушка отнюдь не глупая, что дает ей возможность быть звездой этого общества. А 99% людей завоевали здесь  место зубами, локтями, благодаря своим деньгам или деньгам своих покровителей. Поэтому на первый план выходят, прежде всего, экономические соображения либо соображения внедренности в мировой процесс. Россия была и еще долгое время будет несамодостаточной страной. В светских областях у нас нет продукта мирового класса – нет выдающегося гольфиста, нет какого-нибудь наследника престола, нет девушки, которая бы унаследовала старое состояние. Даже нашу гордость Наташу Водянову сложно назвать русской, потому что она появляется здесь редко, а ее дети скорее говорят по-английски, чем по-русски. Мы всегда будем смотреть на Запад. Не случайно Владислав Доронин либо искренне, либо по каким-то другим соображениям выбрал Наоми Кэмпбелл в качестве локомотива своего продвижения. Уверяю вас, если бы Роман Аркадьевич Абрамович не купил когда-то клуб «Челси», а просто продолжал быть миллиардером, которых у нас достаточно много, он не попал бы в мировой А-лист.

– Для того чтобы сделать имя, нужна интеграция с сильным западным брендом, иначе никак?
– Конечно, а что еще? Деньги? Денег здесь столько, что большую часть из них мы просто не знаем.

– Насколько наших принимают на Западе? То, что они оккупировали Майами и Куршавель, не значит, что они стали своими в Европе и Америке?
– Наши – это такая раковая опухоль. Трендсеттеры Прохоров и Потанин, которые сделали модным Куршавель, не желали этого. Рустам Тарико первый приехал на Сардинию, и это место стало must. За лидерами обычно тянутся друзья, за друзьями собутыльники, за собутыльниками прихлебалы. Дальше это все обрастает некими смыслами, которые не были изначально заложены. А потом место просто умирает.

– Раньше было модно считаться дизайнером интерьеров или галеристкой, чтобы не быть подписанной в светской хронике «спутницей» известного человека. Что сегодня в тренде?
– Сейчас они, по-моему, все студентки. МГИМО, Лондонской школы экономики – всего, чего угодно. Кстати, недавно прошел конкурс «Мисс Россия», где в этом году главным призом стало бесплатное обучение в любом высшем учебном заведении в любой стране мира. Теперь победительница сможет стать студенткой, а это очень важно: раньше дарили бриллианты и автомобили, а теперь – возможности.  Девушки ведь тоже меняются – как бы инстинктивны ни были их помыслы и действия, они понимают, что образование и социальная принадлежность крайне важны. Новое поколение сегодня совсем другое – их не принимали в пионеры, они говорят на английском и французском, учились в западных школах и интегрированы туда с детства. Они-то как раз не поедут в Майами, Куршавель и еще куда-то лишь потому, что там много русских.

– Значит ли это, что светская дикость прошла и сформировался слой «новой буржуазии»?
– Что значит «светская дикость»? Я тут писал для Tatler текст про Каннский фестиваль, на который ездил с 1991 по 1998 год, 20 лет назад. Там было меньше светскости, в том смысле, что Chopard не устраивал какие-то дикие приемы, а главным светским мероприятием был amfAR и прием Шэрон Стоун – она была тогда актриса №1 после «Основного инстинкта». Проводился сбор средств для борьбы со СПИДом – болезнью, с которой тогда боролись буквально все. Сейчас СПИД стал какой-то оспой, чумой – болезнь существует, кто-то ею болеет, но это уже не настолько модная болезнь, какой она была 15 лет назад. Тогда, в 90-х годах, на фестивале появились Павел Ващекин, Наталья Ветлицкая и Олег Бойко – они были другими русскими и по-другому выглядели, чем какие-то люди в красных пиджаках с закатанными манжетами. Они были веселыми, светскими, с шальными деньгами, и их принимали. А сейчас люди, которые приезжают на Каннский фестиваль, как-то менее приняты, потому что есть киномир, а есть светскость по поводу киномира. В 90-х годах это все было объединено.

– Я не совсем про это – скорее про манеры и представление о своем статусе в контексте нашего высшего общества. Например, когда Деми Мур и Эштон Катчер заехали в один известный московский клуб, они стояли на морозе в общей очереди на фейсконтроль и даже не думали пролезть вперед. Наши звезды и светские персоны так не умеют, они переполнены провинциальным чувством собственной значимости. Тимати, например, обставляет свои приезды кортежем из трех лимузинов с кучей охраны, и там разве что не палят в воздух.
– На уровне нашей деревни Тимати – звезда. А звезда должна вести себя особым образом и не стоять в очереди на фейсконтроль. Ну, звезды у нас такие, что делать!

– Кого из светских обозревателей вам интересно читать?
– У нас их немного – Божена Рынска и Женя Милова. Честно говоря, я не слежу за всем этим. Если мне попадаются колонки Божены, то я их читаю. Как правило, это блестяще написанные истории, да и сама она забавный и интересный персонаж.

– Вы являетесь одним из самых известных путешественников или «тревел райтеров». В  основном же в этой сфере журналистики сплошь одни рерайтеры релизов, которые дают общие сведения о стране плюс пару курьезных случаев. Как вы обратились к этой истории?
– Больше всего на свете я любил и люблю путешествовать. А ездить на тот же Каннский кинофестиваль удобнее, будучи кинокритиком или обозревателем – у тебя больше возможностей смотреть кино и попадать на какие-то мероприятия, чем если бы ты приехал как гость или как участник кинорынка. Ровно так же путешествовать, будучи «тревел райтером», довольно комфортно.

– Вам важен максимальный уровень комфорта и всякого рода benefits от принимающей стороны или предпочитаете экстрим и полное погружение?
– Я не люблю групповые пресс-туры и никогда не описываю мягкость подушек в номере или силу струи в гостиничном душе. Естественно, нельзя писать о путешествии без упоминания гостиницы и ресторанов, где бываешь, но я не напишу про плохую гостиницу, что она хороша, даже если меня прекрасно приняли.

– Какие у вас любимые туристические направления?
–  Я с большим скрипом принимаю приглашения, если надо поехать куда-то на пляж – только если по какой-либо причине это нужно журналу или партнерам. Я очень люблю Египет, но не Красное море, а Каир, Александрию, пустыню. Люблю Марокко, остров Ламу и вообще Кению. Намибию – пустыню Калахари и Берег Скелетов. Всю Индию – это страна, где я бываю чаще других. Люблю Бирму. Мне нравится север Таиланда и район «золотого треугольника» – Меконг, Юго-Восточная Азия. В Южной Америке мне дико нравится Уругвай, я туда часто возвращаюсь.

– Вы ведете блог «Записки гедониста», вас называют специалистом по красивой жизни. Скажите, какие предметы роскоши являются неотъемлемой частью вашей жизни? Есть ли у вас какой-то фетиш, кроме знаменитой истории про фотоаппарат Leica?
– Мне нравятся какие-то предметы роскоши, но мне нравится в первую очередь то, что называется «understated luxury». Я люблю, скажем, компанию Hermes и все, что она делает: обувь, дневники, записные книжки, посуду. У меня есть несколько любимых часовых марок. Мне, конечно же, нравятся хорошие машины. По дизайну люблю старые «Ягуары». Но, тем не менее, я понимаю, что в Москве это вещь достаточно бессмысленная. Поэтому здесь я езжу на Land Rover, а скоро пересяду на Range Rover – новый Evoque. Я люблю хорошую обувь. Сейчас, например, на мне замшевые ботинки Church. Я не ношу элегантные вещи типа Джона Лобба, но Church, Paul Smith или Premiata с очень узнаваемой колодкой – удобные и прекрасные ботинки. Что касается оправы очков, мне не нравятся никакие известные бренды. Есть старушка, у которой я покупаю в Милане оправы не по 500, а по 50 евро, их для нее делают два брата-старичка где-то в горах Ломбардии. Еще один очечный дизайнер, который мне дико нравится – Ален Микли, француз армянского происхождения – он делает выдающиеся очки, в том числе, вместе с Филиппом Старком.

Вещи, которые попадают под определение роскоши и без которых я не обхожусь, – это чемоданы. Я пользуюсь чемоданами старой фирмы Globe-Trotter, которая делает фибровые модели классического дизайна – такой многослойный, проклеенный суперпрочный карбоновый картон. Удобная вещь, хотя выглядит предельно старомодно.

Мне нравится хороший кашемир Hermes или платки, которые я покупаю в Индии в местах, которые хорошо знаю. Это могут быть платки столетней давности, которыми я пользуюсь вместо шарфа. Но, с другой стороны, мне нравится Лора Пьяно или Брунелло Кучинелли. У меня есть подаренные мне замечательные кашемировые плед и подушечка Bottega Veneta, которые я вожу с собой, потому что мне не нравятся синтетические одеяла и дурацкие подушки в самолетах.

Я люблю путешествовать один, потому что, когда путешествуешь в компании или даже вдвоем (особенно если это человек, близкий тебе, или тот, с которым у тебя романтические отношения), ты не видишь ничего вокруг. В компании ты замыкаешься, говоришь об одном и том же каждый день. Я люблю передвигаться по земле, а по Индии, например, путешествовать на машине или на автобусе – достаточно неудобный вид путешествия, потому что движение весьма специфическое. Есть всего несколько людей, которые умеют переносить тяготы так же, как я. Люблю путешествовать со своими друзьями Павлом и Еленой Лунгиными, мы были вместе в Иордании, в Индии, в Эфиопии – это компания, которая меня во всех смыслах устраивает.

Кроме того, очень люблю путешествовать за рулем. Конечно, я не возьмусь делать это в Индии, где сумасшедшее движение, или в какой-нибудь Эфиопии. Но по Европе я наматываю тысячи километров – у меня каждый год такие выезды на своей машине. Я еду, например, в Прибалтику, оттуда переправляюсь на пароме в Германию, пересекаю Германию, Швейцарию, долго езжу по Италии, потом переправляюсь на пароме в Черногорию, потом еду куда-нибудь через Хорватию, Боснию, Словению, обратно в Италию, потом могу ездить по Италии и Франции. На машине ты не привязан к рейсам, к отправлениям – захотелось побыть не день, а два, и ты остался. Раньше у меня был Jeep Wrangler – идеальная машина для путешествий, но он состарился, и теперь у меня будет новая машина Range Rover Evoque – я, кстати, выбрал дизельный пятидверный. Он должен быть одного из двух цветов: «Гавана», такого сигарного цвета с эрмесовским оранжевым салоном, либо романтически звучащего цвета «Ipanema Sand» – «Песок пляжа Ипанема». Я очень люблю светлый салон с панорамной крышей, комбинацию городского автомобиля с внедорожником. Не брутальные внедорожники, а приспособленные к городскому существованию машины.

– Вы известный гурман. Расскажите о ваших кулинарных предпочтениях. Вам ближе мишленовские рестораны или какие-то ортодоксальные прибрежные кафе?
– Есть мишленовскую еду каждый день невозможно – это еда не для еды. Вы же не ходите каждый день на балет или в Пушкинский музей, чтобы посмотреть любимую картину. Мишленовская еда – это искусство еды, высокая кухня. Точно так же, как то, что вам может нравиться Верди, но не нравиться Чайковский, вам может нравиться или не нравиться Ален Дюкасс, Яник Алено или Эрик Фрешон. А это все трехзвездные повара. Осенью я побывал в ресторане Le Calandre, написал про него в майский Vogue. Там шеф Массимилиано Алаймо, три звезды, фантастический ресторан. Я много был в итальянских ресторанах со звездами «Мишлена», но это не те места, куда мне хотелось бы возвращаться. А вот это прямо дико здорово сделанная еда, которая продолжает быть итальянской, и вместе с тем в ней есть такой невероятный твист, который делает ее едой, отмеченной гидом «Мишлен».

– Насколько, как вам кажется, у гида «Мишлен» объективные критерии оценки?
– Конечно, это субъективная оценка тех людей, которые делают гид «Мишлен». В еде не может быть объективной оценки. Насколько объективно суждение жюри Каннского кинофестиваля? Оно тоже субъективно. Но Каннский кинофестиваль стал главным кинофестивалем в мире. Тут то же самое: быть отмеченным гидом «Мишлен» – значит попасть в мировую кулинарную элиту, нравятся вам критерии или нет. Три звезды «Мишлена» значат в чисто утилитарном смысле то, что где бы ни находился этот ресторан, путешествие туда оправдывает потраченные средства. В Италии всего шесть ресторанов, отмеченных тремя звездами «Мишлен». Например, ресторан Enoteca Pinchiorri во Флоренции меня дико разочаровал. Еда там показалась мне невкусной, неинтересной, желание вернуться туда у меня не возникло. А ресторан Le Calandre мне понравился, и у меня возникло ощущение, что это долгая симпатия, я буду туда возвращаться. Рестораны Алена Дюкасса, где бы они ни находились – только трехзвездных у него несколько: в Лондоне, в Париже и в Монако – это выдающееся кулинарное достижение. При этом они отличаются от того, как у нас понимаются три звезды «Мишлена» – это не доставание левой ногой до правого уха. Французская еда в мишленовском исполнении не обязательно должна напоминать китайскую, когда вы не понимаете, что едите. Это может быть просто хорошо приготовленный кусок мяса.

– А где в Москве, на ваш взгляд, вкусно?
– В Москве вкусно у меня дома. Люблю «Семифредо» – мне кажется, что это выдающийся итальянский ресторан, и, кстати, у его шеф-повара Нино Грациано две звезды «Мишлена» в его ресторане на Сицилии. Мне нравится ресторан Bontempi на «Красном Октябре». Я о нем как раз в мартовском Vogue написал, в числе десяти наиболее интересных новых ресторанов мира. Там интересная концепция – долго искали повара, который бы руководил рестораном. И нашли Валентино Бонтемпи, счастливым образом его фамилия стала названием ресторана, потому что «bontempi» – это «хорошие времена» в переводе. Дали ему карт-бланш,  и он делает весьма выдающуюся, но при этом настоящую домашнюю итальянскую еду. Я всегда критически относился и отношусь к творчеству «Гинзы», мне всегда казалось, что это не про еду, но у меня напротив дома есть ресторан «Курабье» – и там, на мой взгляд, хорошая еда.

– Новиковские проекты вам нравятся?
– Мне по-прежнему нравится «Барашка» – там дико вкусно. Нравится «Узбекистан» и его среднеазиатский вкус, который, как мне кажется, Аркадий очень хорошо понимает. Во многом ресторан обязан своим успехом супругам Игорю и Елене Кофманам, партнерам Аркадия в этом проекте.

– Вам никогда не предлагали поучаствовать в создании собственного ресторана или, по крайней мере, дать проекту свое имя – как Ксения Собчак, Тина Канделаки, Иван Ургант?
–  Я не настолько публичный персонаж, как Ваня или Ксения. Я представляю себе перетяжку на Тверской, где написано «ресторан Геннадия Иозефавичуса», и не думаю, что это кого-то привлечет.

– Где вам нравится, если говорить не про еду, а про модные, атмосферные места – в свое время культовыми были «Галерея» или «Веранда»?
– Любой новый ресторан Новикова всегда моден. Одно время я и мои друзья просиживали в ресторане Bosco Cafe на Красной площади – неожиданно было, что на Красной площади открылось кафе с хорошей итальянской едой и огромными окнами, которые смотрят на мавзолей Ленина. Это было как-то дико энергично. 1 января я провел в «Пушкине»  – засел там после обеда и просидел до середины ночи: друзья приходили-уходили, выпили огромное количество водки, съели огромное количество пирожков и всяких солений. Там по-прежнему всегда кого-то встретишь, по-прежнему всегда прекрасная атмосфера. Летом мы с друзьями встречаемся в «Скандинавии» в летнем дворике. Но опять-таки я же не про модность, а про то, что нравится лично мне.
 

Редакция FashionTime благодарит за помощь в организации съемки ресторан Nobu.