Владимир Глынин: "Мне не интересны знаменитости, снимающиеся на фоне пресс-вола"

– Не ожидать ничего особенного, не пытаться что-то из себя изображать и расслабиться. Чаще всего модель очень многого ожидает, особенно когда это первые съемки. Для любой модели это всегда очень волнительно, неважно с кем она проходит. И мое главное пожелание – быть максимально естественной, быть самой собой, в этом и заключается индивидуальность. 

– Я не думаю, что такое пособие существует, у каждого фотографа свои требования. Мои требования – чтобы человек был максимально естественным. Я не люблю вычурные позы, вычурные лица. Я считаю, что это все ушло, осталось в прошлом. Сейчас время максимально естественных лиц, естественных эмоций, и вся эта вычурность уже неинтересна.

– Мой кумир – это Хельмут Ньютон, которого уже нет в живых. Если говорить о тех, кто работает сейчас, – это Стивен Майзел, Стивен Кляйн и Марио Тестино. Не могу сказать, что слежу за ними постоянно, но съемки, которые периодически попадают в поле моего зрения, мне всегда интересны. 

– Чаще всего это журналы. За работами Стивена Кляйна слежу по самой крупной ярмарке по арт-фотографии Paris Photo. Помимо коммерческой журнальной фотографии он еще является арт-фотографом. Там на самом деле половина европейских и американских фэшен-фотографов представлены еще и как арт-фотографы, чего у нас, к сожалению, нет. 

– Я не строю кадр по правилам, я строю его интуитивно, исходя из своего желания. Я не получил профессионального образования, о чем я не жалею, поэтому все, что я умею, наработано опытом и собственной практикой. 

– У меня среднее специальное образование, я окончил МАХУ, это Московское академическое хореографическое училище при Большом театре. 

– Нет, вообще не учился. У меня была пара фотографов-друзей, с которыми я начинал свою карьеру: один в Лос-Анджелесе, другой в Москве. Их советы дали мне значительно больше, чем любые курсы. Сейчас я наблюдаю такую тенденцию: люди, оканчивая какие-то курсы, считают уже себя профессиональными фотографами, но на самом деле даже представления не имеют, что такое фотография. На мой взгляд, для любого фотографа очень важно видение, а видение развивается не правильной постановкой кадра, а как человек себя развивает, что он видит в жизни, какие впечатления получает.

Фотограф – это интересный взгляд, это взгляд человека, обладающего яркой индивидуальностью. Любые технические особенности этой профессии должны идти параллельно и ни в коем случае не быть главенствующими. Если человек умеет снимать с десятью приборами в студии, это не значит, что он хороший фотограф. Хельмут Ньютон всегда снимал с одним прибором, на очень простые камеры и избегал студии. На сегодняшний день его работы самые дорогие в мире, а его количество книг, альбомов с его фотографиями невозможно пересчитать. И, несмотря на то что он уже умер, он остается одним из самых влиятельных в индустрии моды фотографов. До сих пор я и мои коллеги пользуемся его идеями. Идея и взгляд – вот что важно, а не техническая составляющая. Технике можно научиться легко, а собственному видению – нет. 

– Как вы относитесь к своеобразному «обесцениванию» профессии фотографа на фоне обилия мастеров-самоучек?  

– Никак не отношусь, я даже это не анализирую. Конечно, девальвация происходит, но я считаю, что это не девальвация профессии, а девальвация самого слова «фотограф». Человек, имеющий камеру, не может назвать себя фотографом. Потому что у нас в стране сейчас так происходит, это сейчас такой период, и, наверное, он должен пройти. Потому что ценность фотографии определяют востребованность и профессионализм человека. Если эти фотографии никому не нужны, то вряд ли можно назвать себя профессиональным фотографом. 

– Я считаю, что чем больше хороших фотографов, тем лучше. До этого был период, когда фотографов было мало и конкуренция была недостаточна. Но конкуренция, на мой взгляд, всегда должна быть. И в скором времени появится тот пул настоящих замечательных профессиональных фотографов, пока я этого не вижу, а вижу очень много вторичного, очень много копий, и, пока это публика ест, это будет существовать. Мне, например, это неинтересно. Когда я вижу копии западных журналов, западных съемок, я не могу говорить об этом фотографе как о молодом мастере. Он изначально обречен на неуспех в дальнейшем, потому что надо искать свой стиль, свое видение. Это невозможно заменить ничем другим.

– Путей очень много, потому что фотографии очень разнообразны. Кто-то любит снимать своих домашних животных, кто-то – друзей, кто-то – архитектуру, кто-то стремится к fashion-съемке. Человек должен идти за своими внутренними желаниями, снимать то, что ему интересно. Я считаю, что это первый шаг, потому что это очень сложно. Мы говорили об этом с моими коллегами в Нью-Йорке, где существуют прекрасные курсы для профессиональных и, что очень важно, непрофессиональных фотографов. Чаще всего эти курсы состоят не из технических классов, где учат, как правильно ставить диафрагму и выдержку. Туда приходят арт-дилеры, галеристы, режиссеры, в конце концов, коллекционеры, и каждый со своей точки зрения рассказывает о фотографии. Человек, который посещает эти курсы, начинает воспринимать эту профессию с разных сторон, и она становится не столько ремеслом, сколько искусством.

Каждый человек должен избирать для себя ту нишу, которая ему близка. Кто-то очень любит копаться с техникой, с камерой, значит, ему в жизни надо реализовать технически сложные съемки. Это может быть съемка в машине или, например, съемка ювелирки. Это сложные съемки, я очень редко берусь за них. А кто-то, наоборот, будет бегать в толпе и снимать потрясающие репортажные фотографии. Мой совет – искать себя и никого не слушать. Нет авторитетов, есть чужие мнения. В этом я убедился на собственном опыте. К сожалению, я очень много лет потратил на то, что слушал чужие мнения профессионалов. Я не советую  это делать никому. Доверяйте себе и своей интуиции. Мне во многом повезло. Я появился не в самой первой волне, в которой был тот же Королев, Фридкис, Локтев, а во второй волне. И у меня уже вторая съемка была для Vogue. Сразу была задана высокая планка, и процесс самообучения шел очень быстро. Сейчас, к сожалению, у фотографа нет тех возможностей. Поэтому сейчас как раз будут выживать и проявляться сильнейшие и лучшие из них. А я очень поддерживаю конкуренцию.

– Я соглашусь, что действительно необходима концентрация на чем-то одном. Все остальное может стоять в разряде хобби, интересов. Именно поэтому я и ушел из Большого театра. Я понял, что мое хобби уже перерастает в профессию. Поэтому я сделал свой выбор. Эта была единственная причина, по которой я закончил свою балетную карьеру. 

– Вы почувствовали, что вас тянет к фотографии?

– Да, и к моменту, когда я собирался уходить из театра, я уже снимал не для одного журнала, и постоянно это совмещать было просто невозможно. Единственный выходной день в театре – понедельник, все остальные дни ты занят с утра до вечера. Журналы не могут тебя ждать всю неделю, особенно когда ты снимаешь селебрити.

– Приоритеты меняются. В какой-то период жизни мне нравилось снимать только моду, потом – портрет. У меня очень большой опыт портретных съемок. Сейчас мои собственные арт-проекты связаны с архитектурой, с балетом, периодически снимаю календари, промоарт-проекты. Но до сих пор мне интересны люди в кадре. 

– Я хочу быть предельно честным со своими зрителями. Цифровые технологии для меня существуют как некая очень удобная опция при работе с журналами и рекламой. Это быстрее, это легче, и там не требуется то качество, которое необходимо для профессиональной печати больших выставочных размеров. Вот там разница между «цифрой» и пленкой ощутима. Сейчас я снимаю только на пленку, потом я сканирую, она становится оцифрованной, но даже при этом тот объем информации, который я получаю с негатива, выглядит богаче, чем цифровой файл.

Раньше я дублировал, снимая одновременно на четыре камеры, из которых две цифровые, две пленочные. От этого я практически отошел, снимаю все на пленку. В коммерческих проектах я до сих пор пользуюсь «цифрой». Я ни в коем случае не отрицаю цифровые технологии – это наш прогресс, наше развитие, там есть свои плюсы. Но я всегда за баланс и за качество. Для меня главное – это качество. Все остальное должно только помогать качеству. 

– Сейчас принято считать, что русский глянец – это калька, снятая с глянца европейского и западного. Касается ли это fashion-съемок, создаваемых для российских выпусков Vogue, Bazaar, Elle? Неужели за почти 20 лет наш глянец не обрел индивидуальности, не нашел источника самобытности?

– Основная причина того, что я прекратил работать с журналами и окончательно ушел в арт, как раз в том, что до сих пор наш глянец является вторичным, к сожалению. Для этого существует несколько причин. Одной из них является то, что в России, в данном случае в Москве, нет как таковой индустрии моды, или она настолько в зачаточном состоянии, что нет рынка. Наши журналы для съемок не заказывают вещи, потому что это стоит очень дорого, а берут их из магазинов и дрожат над ними так, что невозможно с ними ничего сделать. Лучшие модели до сих пор уезжают на Запад, потому что работы для модели в России нет. Мы пока не являемся частью мировой fashion-индустрии, к громадному сожалению. Я думаю, что основу составляют дизайнеры, потому что они сейчас находятся на положении ателье, а это не полноценный бизнес.

Почему Анна Винтур в свое время сделала все, чтобы поднять американских дизайнеров, и тем самым она создала заново собственный американский рынок? Потому что дизайнеры заказывают рекламу, появляются фотографы, потом они размещают эту рекламу в журналах, а это дополнительное для журнала привлечение средств. В общем, начинается весь необходимый для модного бизнеса процесс.  Пока наши дизайнеры не способны оплатить хотя бы одну рекламную страницу в журнале – индустрии нет. Соответственно, нет моделей, которые вынуждены работать за границей, потому они не могут здесь достойно зарабатывать. Главные редакторы отечественного глянца не заинтересованы в том, чтобы создать что-то с нуля. Легче приехать в Париж, заказать съемку, но заказанная в Париже съемка не имеет никакого отношения к русскому журналу. Ни по команде, которая это снимает, ни по моделям, ни по вещам. Ни, в конце концов, по сюжету. Это как голливудский фильм, который привезли и показали здесь. Именно поэтому развитие fashion-индустрии, в том числе для fashion-фотографов, происходит крайне сложно, практически, на мой взгляд, не происходит.

– Процесс. Не могу сказать, что деньги, заработанные своим трудом, не приносят мне удовольствия. Конечно, приносят. Но процесс мне интереснее. Когда я получаю результат, я тут же остываю к этим работам, к этому проекту, он для меня прекращает существовать. Дальше он живет своей жизнью, а мне нужен новый проект. Это какой-то период времени, когда ты очень плотно общаешься со своей командой: с арт-директором, редактором, и вы вместе созидаете что-то абсолютно новое. Новое с точки зрения креативной мысли и визуального ряда.

– У меня есть люди, с которыми я чаще всего работаю, я могу назвать их командой, ведь иногда они меняются.

– Это очень личная информация, и мне не хочется ей делиться. У меня есть очень серьезный арт-директор, с которым я делаю последние свои съемки. Именно арт-директор, что совершенно не принято в Москве. Он полностью разрабатывает концепцию проекта, отвечает потом и за стилиста, и за визажиста, и за сет-дизайнера. Это некий мой соавтор, а также несколько стилистов в зависимости от проектов, в которых мы работаем, визажисты и парикмахеры.

– За два последних года у меня было два очень сильных проекта, это «Реконструктивизм», посвященный Малевичу и русскому балету, второй – это «Узлы», в котором тоже раскрыта тема балета, но там больше балетной пластики, тел,  выраженных в геометрические формы. Выставка готовится сейчас в Лондоне. Я больше работаю с западными галеристами и в Москве пока даже не знаю, что у меня планируется. У меня есть галерея в Цюрихе, которая меня представляет, в Париже, в Лондоне и Гонконге выставляются мои работы. Планируются выставки новых четырех проектов в этом году. Не знаю, получатся ли все четыре, но надеюсь, что два точно получатся. Они также будут посвящены пластике, архитектуре тела через балетных артистов. Для меня они являются самыми интересными с точки зрения пластичности. Ты им ставишь задачи, они могут реализовать их настолько, насколько это возможно. Гимнасты, спортсмены, больше всего балетные артисты. 

– Пока да, к сожалению, пока так получается. Здесь есть галереи, которые предлагают делать выставки. Но мне кажется, что аудитория здесь очень апатична и к моде, и к искусству, да вообще ко всему. Я надеюсь, что это короткий период, который пройдет. Мне, как автору, важен не просто факт выставки, а отклик зрителя. К сожалению, в Москве подобные выставки стали очень модными и переросли в разряд таких светских мероприятий. Меня это абсолютно не устраивает. Мне неинтересны известные девушки, снимающиеся на фоне пресс-вола.

– Я знаю, что на Новинском бульваре есть небольшая галерея, где выставляются Владимир Клавихо-Телепнев и Михаил Королев. Получается, есть все-таки некий выставочный зал, пусть небольшой, но он есть. И там представлены неплохие работы этих двух фотохудожников. Никаких людей, никаких селебрити. И все это бесплатно.

– Все-таки там больше речь идет как о салоне продажи. Дело не в продаже, мои работы неплохо продаются и в Москве, и в Европе, но дело не в этом. Пространство экспозиционное принципиально отличается от пространства коммерческого. У них разные законы. Если говорить о композиции, то иногда в одном зале галереи может висеть одна работа, чтобы максимально подчеркнуть ее и акцентировать внимание на ней. Я не испытываю проблем с продажами.

Вопрос вообще не в этом, а в правильном отношении к фотографии, разным ее направлениям. Потому что на сегодняшний момент известна одна фотография, и она позиционируется у Ольги Свибловой и связана в первую очередь с репортажной фотографией. Это всего лишь одно из многих направлений в современной и в старой фотографии. Фотография, которой я занимаюсь, – это больше концептуальное современное искусство, меня уже перестали называть фотографом и, кто со мной работает, называют меня художником, и это говорит о том, что к фотографии больше уже отношение как к искусству, а не как к ремеслу. Потому что репортажная фотография больше все-таки прикладная. Она преследует определенные цели: передать время, передать момент... Фотография как некий вид искусства может быть абсолютно абстрактна. На ней может быть, как у Малевича, черный квадрат, и она имеет право на существование. Потому что художник с нами говорит таким языком, там нет никакого вопроса необходимости этой фотографии, а такой фотографии наш зритель вообще не знает, такой фотографии у нас практически нигде не представлено. Редчайший случай, когда календарь Пирелли публикует такие красивые фотографии, которые существуют сами по себе.

Если говорить о фотографии, существующей в сегменте арта, вот ее у нас нет. Она никоим образом не продвигается, на нее нет зрителя. Попытки фотографа в продвижении самого себя чаще всего очень неумелые. Я предпочитаю всегда на выставках работать с куратором, работать с пространством же должен он. Селекция фотографий, право выбора, как и в случае с глянцевыми журналами, всегда за арт-директором, никогда ни за фотографом. То же самое в экспозиции, на выставке это право должно принадлежать куратору.

– Мне правда сложно сказать, я давно не смотрел. Они в какой-то момент стали мне очень неинтересны. Но если я не ошибаюсь, оставался GQ, который больше всего работает с русскими фотографами, пытается разнообразить эту работу. В остальных журналах существуют такие «удобные» фотографы, удобные с точки зрения общения.

– Вы знаете, я был удобным фотографом для Vogue первое время, два или три года, пока не наступил один небольшой конфликт. Как только он наступил, я тут же стал неудобным и начал работать со всеми остальными журналами. Все, что происходит, к лучшему. Закрылась одна дверь, но открылись все остальные, и с этого момента начался мой настоящий рост. Во-первых,  у меня стало значительно больше съемок, во-вторых, качество этих съемок стало лучше. Потому что каждый из журналов требовал работать в своем формате, что поначалу было сложно, но интересно.

– Нет, у меня нет студии и уже давно, потому что я предпочитаю арендовать студию на день съемки. Мне это значительно проще, потому что иногда я снимаю в Европе, иногда я снимаю в Америке, иногда в Москве. В Москве это студия «A1», они недавно, кажется, полгода назад, открылись, находятся на Смоленке, она очень хорошая, и там работают прекрасные люди.

– Как вы относитесь к эротической фотографии?

– Эротическая фотография – это классика жанра. Первыми фотокарточками, еще до портретов, были порнографические открытки. Фотография иллюстрировала самую сильную страсть человечества – это эротика во всех своих проявлениях. Поэтому на сегодняшний момент это самый распространенный жанр, с которым сложно конкурировать. На мой взгляд, за столь короткое время было сделано столько интересных работ, но еще больше пошлых и банальных. Поэтому я предпочитаю избегать этот жанр. Потому что, честно скажу, те попытки, которые я делал, меня не устраивают. Может, надеюсь, придет время, но меня останавливает именно тот поток неинтересных и банальных фотографий, который я наблюдаю. Я считаю, что очень сложно снять красивую обнаженную фотографию. Именно потому я и люблю Хельмута Ньютона – у него всю жизнь был собственный взгляд на женскую красоту. Он не смаковал размеры, он открывал сексуальность женщины, раздевая ее, и главное, ее внутреннюю сексуальность. Это совершенно другой уровень эротической фотографии. Поэтому он больше шел вовнутрь, вглубь женской сущности. Тело было представлено как некая форма, которая должна вызывать какие-то эротические фантазии.