Антонио Маррас – о снобизме высокой моды, арт-проектах и любви к маме

8 июня Санкт-Петербург посетил креативный директор дома Kenzo Антонио Маррас (Antonio Marras), чтобы представить коллекцию осень–зима 2011/12, которой недавно рукоплескал весь Милан. Модные критики плакали – от изящества и красоты коллекции, от той искренней, трогательной любви к маме, которая стала ее лейтмотивом. Несмотря на жесткий график пребывания в Северной столице, маэстро Маррас нашел время ответить на вопросы FashionTime.


Antonio Marras: Я был в Петербурге два раза. Первый раз, когда компания Bosco di Ciliegi открывала бутик модного дома Kenzo, креативным директором которого я являюсь. Второй раз мы приезжали делать fashion-сессию. Следовательно, это мой третий визит в Петербург… Да, и мне нравится Петербург.

Ольга Хорошилова: Спасибо, но мой первый вопрос должен был быть про другое. Ваша коллекция осень–зима 2011/12 посвящена маме. Мы все прекрасно знаем, как итальянцы относятся к матерям. Но почему именно сейчас вы решили обратиться к этой теме?

А.М.: Ну, во-первых, как вы правильно отметили, я итальянец, и мама для меня – это святое. Во-вторых, ей исполнилось 80 лет! Прекрасный повод, не правда ли? Вообще, когда я начинаю работу над коллекцией, для меня важны образы – порой случайные, порой неожиданные, даже алогичные. К примеру, однажды мой ассистент показал мне совершенно потрясающую старую дверь, которая украшала вход в здание танцевальной школы в Праге. И все как-то само собой завертелось, возникли образы, цвета. И получилась коллекция. Кстати, сама дверь предваряла мою коллекцию и заканчивала ее.

О.Х.: Вернемся к маме. Ее фотография украшала миланский подиум, ее лицо улыбалось с пригласительных билетов (красивые, кстати, получились). Вы явно вдохновлялись ее молодостью, 1950-ми и 1960-ми годами?

A. M.: Именно. Когда я только начал думать о новой коллекции, я решил разобрать старые архивные коробки с семейными фотографиями. Знаете, это иногда важно – старые фотографии, обращение к прошлому… Так вот, я нашел массу новых, свежих образов. Для меня, конечно, были важны 1950–1960-е годы. Они ощущаются и в крое, и в цветах, и в силуэтах, и в принтах – изящные цветы, чувственные розы, пионы… Образы дополняет музыка – она очень важна, в ней есть что-то южно-итальянское, что-то романтичное и чувственное. Я вообще стараюсь контролировать всю коллекцию – от света и моделей до музыкального сопровождения.

О.Х.: И до его изящной коды включительно. Ведь завершение этого показа, как мне кажется, и было главным образом коллекции – особенно, когда фотография вашей мамы мягко раскрылась, и возникла черно-белая дорога, тающая где-то на линии горизонта. Трудно было сдержать слезы. Но как сама мама восприняла этот достаточно печальный образ? Ведь мало кому понравится, когда его раскладывают на кусочки.

А.М.: О, моя мама – это отдельная история. Она негодовала. Нет. Она рвала и метала. Ей, мягко говоря, не понравилось. Но как только я начал ей показывать журналы с положительными отзывами влиятельных критиков о моей коллекции, как только ее имя зазвучало в интервью, а затем и в статьях, мама изменила свое отношение. Теперь она звезда. Когда она ходит на рынок, ее все одобрительно окликают. Теперь она каждый день спрашивает меня, не вышел ли еще какой-нибудь журнал о ней. О, эта мама!

О.Х.: Фотография дороги, завершавшая показ, – работа какого-то известного мастера?

А.М.: Нет. Я обнаружил ее совершенно случайно в коробке со старыми фотографиями. Имя автора мне неизвестно. Но я точно знаю, что снимок был сделан недалеко от моего родного города Альгеро, и потому он вписался в концепцию показа.

О.Х.: Синьор Маррас, вы являетесь крестным отцом «haute-a-porter»…

А.М.: «Haute-a-porter» (смеется). Хорошее определение. Мне нравится. Я слышал другое – «prêt-couture».

О.Х.: В любом случае, вы были одним из первых мастеров, кто начал планомерно бороться со снобизмом высокой моды, кто объявил ей войну, и эту войну, в общем-то, выиграл. И в 1990-е, и сейчас вы создаете нечто на грани высокой моды и авторского костюма. В этой связи хотелось бы узнать, какое количество ручной работы используется в ваших коллекциях?

А.М.: Это всегда трудно определить – даже в процентах. Знаете, я люблю сочетать элементы высокой моды и того, что называется prêt-a-porter. Однако во всех моих коллекциях в той или иной степени присутствует ручная работа. Это очень важно. Она в определенной степени носитель моего авторского почерка, моего творчества. Ручная работа помогает выстраивать образы коллекций, наполнять их смыслом.

О. Х.: В коллекции осень–зима 2011/12 тоже достаточно много ручной работы.

А.М.: Да. Я решил украсить представленные выходы изящными и очень теплыми вышивками, над которыми кропотливо трудились мои бабушки.

О.Х.: Бабушки?

А.М.: Именно. В моем родном городке Альгеро, что на острове Сардиния, работает целая творческая лаборатория – тридцать бабушек. Все они уже на пенсии. Им примерно от 70 до 80 лет. Но они замечательные, таких нет нигде. Эти бабушки – единственные носители умирающей нынче техники ручного шитья. Мне даже сложно ее описать, но она очень итальянская, очень наша, сицилийская.

О.Х.: То есть они создают традиционные сицилийские вышивки?

А.М.: Отчасти. Но при всем при этом они большие художницы. К примеру, когда я был во Вьетнаме, то купил несколько любопытных образцов местной вышивки. Приехал на Сицилию, показал их моим старушкам, попросил скопировать. И что же вы думаете? Они сделали что-то совершенно другое – свое, сицилийское, лишь с легким флером вьетнамского национального стиля. И что бы мои мастерицы ни делали, в результате непременно получатся итальянские авторские узоры.

О.Х.: Вы, как и любой другой художник моды, неравнодушны к изобразительному искусству. Говорят, на Венецианской биеннале этого года вы представили свой арт-проект.

А.М.: Да, меня официально пригласили принять участие в этом уважаемом мероприятии. Я вместе с ассистентом, одним местным художником, создал некий визуальный архив – «Archivio». На длинном столе ровными рядами были расставлены стеклянные колбы, под которыми мы поместили раскрытые записные книжки с двумя–тремя набросками, какими-то быстрыми заметками, абстрактными линиями, а также небольшие коллажи – портреты людей. Я их тоже создавал собственноручно. Свет в помещении заглушили, для того, чтобы все внимание зрителей было обращено на колбы.

О.Х.: И этим вы решили «остановить мгновенье»?

А.М.: Я попытался остановить мгновенье творчества. Ведь творчество – это процесс постоянный, не имеющий остановок, передышек, не признающий деления на день и ночь. Им нужно заниматься сутки напролет, отдавать себя целиком. Поэтому мне стало интересно взглянуть на это, следовательно, и на себя со стороны. Показать всю эту скрытую от посторонних глаз кухню. И мне кажется, это получилось.


Фото: Fotobank.ru/Gettyimages.com